Из чего состоит мой интеллект?

Этот вопрос громко звенит в моих собственных ушах.

Однако это не так философично, как кажется, потому что неизбежно ведет в тупик, так как субстанция - это не измеримое количество, а скорее специфические качества этого интеллекта.

Поэтому мой первый вопрос, на который, как я полагаю, может ответить любое сознательное существо, будет таким:

Каков мой интеллект сегодня?

И тот, который идет сразу после него:

Как оно изменяется, формируется и стимулируется моим временем?

Эти вопросы никогда не казались мне такими актуальными. Почему "актуальными"?

Потому что они "обновляются" ежедневно. Мой мозг дает мне ощущение "обновления" каждое утро, когда я открываю глаза.

Интернет, с одной стороны, всё ещё он, всегда он, а с другой - эхо голосов, которые приносят мне новости в виде информации. Новости, говорят они.

На полпути между этими сетями - моя голова.

Поэтому каждое утро и в течение ночи, больше, чем когда-либо прежде, она роится. Она никогда не останавливается. Ее атакуют стимулы тревоги и возбуждения, исходящие столько же от моей проекции на "мир", сколько от его вторжения в мою микросферу.

В моем ландшафте - никакой фантастики; больше никакой фантастики в течение нескольких лет. Я говорю о тех, которые придуманы другими и занимают почти все пространство искусства на рынке. Они распались вместе с иллюзией связей и приманками привязанности.

Сегодня художественная литература кажется мне простым трамплином для детей, которые хотят тренировать свою голову и свои глаза. Это первые двигатели ракеты. Те, которые используются для взлёта. Они должны гореть столько, сколько потребуется, чтобы доставить индивида на орбиту. Трения; трудоемкие выдумки человеческого воображения и имитации реальности радикально бесполезны для меня. Гораздо больше удивительного в другом месте; в периметре моего разума; на его чувствительной поверхности, интерфейсе с миром, где он питается этим реальным, также иллюзорным, или тем, что кажется похожим на него. Там мой череп горит на высокой скорости и поглощает свой панцирь, ожидая, что однажды он разлетится вдребезги, когда мягкая материя моего мозга сможет уплыть от мира, в бездонное пространство чистых эктоплазматических разумов.

Это сочетание технологических потрясений, моей продолжающейся сольной работы и моего старения приводит меня к таким представлениям?

Потому что каждый день теперь кажется мне совершенно отличным от предыдущего из-за шага, который моя эволюция сделала за последние 24 часа, и в то же время абсолютно похожим на тот, что был накануне. Это потому, что ничто или почти ничто, кажется, больше не имеет значения, кроме десятикратных ощущений от этих церебральных стимулов. Мое тело не остается в стороне. Давление возобновляется, каждый день материализуясь в виде внутренних пульсаций, подталкивающих меня к производству контента. Но примечательно не столько само содержание того, что я пишу, проектирую или рисую, сколько то, что я по-новому рассматриваю этот материал. Здесь кроется особенно беспрецедентное для меня явление.

Раньше я, возможно, считал "работу", несколько глупо, как то, что музеи нагло предлагают в качестве видения жизни, ориентированной на искусство (Мне не нравится слово "посвященный", которое так часто используется, потому что есть много других вещей, которыми человек занимается в своей жизни, кроме искусства, если только все не подпадает под него; в таком случае следует говорить "жизнь", а не "работа".).

Однако с момента появления Интернета (даже если это выражение чрезмерно употребляется, оно кажется мне адекватным, потому что это одновременно и царствование, и начинающаяся эпоха), то есть вчера, "работа" имеет тенденцию исчезать в пользу "участия в потоках" человеческих данных. Именно это, на мой взгляд, и меняет отношения между творением и миром. Создание произведения оставалось актуальным до начала 2000-х годов. Это было наследство от всей человеческой истории, в чьё происхождение всё ещё можно было попытаться вписать себя. Сейчас, когда я пишу это, для меня это больше не имеет смысла. Результатом этого является мгновенное устаревание творений, которые считают себя вписанными в преемственность такого прочтения истории. Я вижу, как они проходят и взрываются в полете, как раскаленные метеоры за моим окном, еще до того, как я успеваю уловить их нюансы и то, что делает их другими.

Мы - изолированные личности, попавшие в один и тот же электронный шторм; все мое тело следует за движением шторма, и для меня это хорошо.

Через электрический провод я убегаю.